Решение правительства повысить пенсионный возраст (в четверг Госдума должна рассмотреть правительственный законопроект в первом чтении) встретило понимание среди многих экспертов. Директор Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Татьяна Малева указывала на его обоснованность из-за сокращения экономически активного населения, директор НИФИ Минфина Владимир Назаров – на снижение пропорции между числом плательщиков социальных взносов и количеством пенсионеров. Глава Экономической экспертной группы Евсей Гурвич с коллегами еще в прошлом году в статье для «Вопросов экономики» назвали такой шаг «не только желательным, но и необходимым для развития страны». Общий рефрен комментариев сводится к формуле «болезненная, но необходимая мера» – она принадлежит Елене Тополевой-Солдуновой, которая возглавляет комиссию Общественной палаты по развитию некоммерческого сектора и социально ориентированных НКО.

Эта речевая формула родом из начала 1990-х, когда правительство пошло на либерализацию цен – шаг, необходимый для преодоления кризиса продовольственного снабжения крупных городов, но непопулярный среди граждан: в ноябре 1991 г., по данным опроса ВЦИОМа, лишь 26% респондентов одобряли переход к свободным рыночным ценам, тогда как 56% его не поддерживали (18% воздержались от ответа).

Регулирование цен было одной из основ советского общественного договора, нарушить которую союзное руководство опасалось после того, как в июне 1962 г. в Новочеркасске была подавлена забастовка, вызванная повышением розничных цен на мясо-молочные продукты. Ровно поэтому цены не были освобождены даже в перестройку, хотя дефицит становился все более острым, а рубль – все менее платежеспособным: если в 1985 г., по данным союзного Минфина, на 1 руб. денежных средств приходилось 30 коп. товарных запасов, то в 1991 г. – лишь 14 коп. По той же причине Борис Ельцин во время предвыборной кампании 1991 г. обещал «лечь поперек рельс» в случае повышения цен. Однако пройдет лишь полгода – и он подпишет указ об их либерализации.

Всплеска недовольства тогда избежать не удалось, но в целом уровень общественного разочарования оказался все же ниже, чем в то время можно было ожидать. Это видно по статистике забастовок: согласно данным Росстата количество времени, не отработанного их участниками, снизилось с 2 305 700 человеко-дней в 1991 г. до 1 893 300 в 1992 г. и 240 400 в 1993 г. Другой критерий – всероссийский референдум 25 апреля 1993 г., на котором 53% проголосовавших одобрили социально-экономическую поддержку правительства. Причина тому – решение проблемы продовольственного дефицита, который был ликвидирован с либерализацией цен. Придя в магазин, граждане теперь физически могли купить продукты, а потому вместо протестов они стали искать возможности для заработка, тем более что их постепенно становилось больше благодаря восстановлению конвертируемости рубля, либерализации внутренней и внешней торговли, а также «малой» приватизации, в ходе которой в частные руки были проданы предприятия сферы услуг.

Простое же повышение возраста выхода на пенсию де-факто долгосрочных проблем пенсионной системы не решает. Оно не влечет за собой отмену моратория на перечисление пенсионных накоплений, который в минувшем декабре был продлен до 2020 г. Оно ничего не дает для дифференциации выплат в зависимости от трудового стажа и размера заработной платы – наоборот, правительство собирается отменить балльную систему начисления страховых пенсий, о чем сообщила вице-премьер Татьяна Голикова. Наконец, это лишь снизит дефицит бюджета ПФР, но не разрешит проблему его устойчивости, преодолеть которую можно лишь за счет изменения принципов финансирования пенсий. В экспертном сообществе уже более 10 лет обсуждается идея использовать для этого дивиденды госкомпаний, средства от приватизации и сверхдоходы от сырьевого экспорта, однако эта идея так и остается на бумаге. Фонд национального благосостояния (ФНБ), выделенный в 2008 г. из стабфонда для проведения пенсионной реформы, стал источником финансирования инвестиционных проектов («Ямал СПГ» «Новатэка», «Запсибнефтехим» «Сибура» и др.), из-за чего треть его средств сегодня неликвидна. В случае же падения цен на нефть из ФНБ будет финансироваться бюджетный дефицит, для чего в том же 2008 году был создан резервный фонд, исчерпанный по итогам 2017 г. Дивиденды госкомпаний напрямую в бюджет ПФР не идут, да и их объем из года в год оказывается меньше ожиданий правительства: так, в 2017 г. федеральный бюджет недополучил 207,5 млрд руб. в виде дивидендных выплат, а в 2018 г., по оценкам Минфина, недосчитается 204 млрд.

И уж тем более значимыми не являются поступления от приватизации, которая в последние годы была ограничена продажей миноритарных пакетов крупных компаний (например, 19,5% акций «Роснефти», проданных в конце 2016 г.) и акционированием ФГУПов, число которых, по данным ЦСР, за 2010–2017 гг. снизилось в 3 раза – с 3517 до 1123. Приватизация добывающих «дочек» «Газпрома» и «Роснефти» вкупе с НПЗ «Газпром нефти» и все той же «Роснефти» принесла бы в бюджет десятки миллиардов долларов, однако продажу этих активов правительство даже не собирается обсуждать всерьез. Этим современная эпоха отличается от 1990-х, когда не только были демонополизированы и приватизированы нефтяная и угольная отрасли, но и пошли под нож военные расходы – в 1992 г. они снизились до $40,8 млрд (в долларах 2016 г.) в сравнении с общесоюзным уровнем в $190,7 млрд (по состоянию на 1990 г.) согласно данным Стокгольмского института исследования проблем мира.

Сейчас столь радикальное сокращение военных расходов – абсолютное табу, даже при том что в их структуре на зарплату военнослужащих приходится лишь чуть больше 20% (584,4 млрд из 2,77 трлн руб. согласно закону о федеральном бюджете на 2018 г.), тогда как большую часть составляют закупки военной техники (сам президент в 2014 г. в послании Федеральному собранию жаловался на завышение цен ее поставщиками). Столь же нереалистично и урезание расходов на национальную экономику, в структуре которых затраты на дорожное хозяйство и транспорт составляют только 40% (968 млрд из 2,46 трлн руб. согласно отчету Минфина об исполнении федерального бюджета за 2017 г.), тогда как субсидии в адрес различных отраслей экономики – свыше половины. То же самое касается и расходов на пенсии бывших сотрудников силовых структур, отнесенных к засекреченным статьям федерального бюджета.

В силу этих причин спектр возможных решений проблемы дефицита ПФР сильно сужен, а потому экономисты исходят из ограниченного числа доступных альтернатив. Однако это не избавляет их от требований профессиональной честности, которые просто не позволяют замалчивать несправедливость решения о повышения пенсий исключительно для представителей гражданских профессий. Трудные реформы должны быть трудными для всех, а не только для наиболее уязвимых слоев общества, и 1990-е годы – показательный в этом отношении пример: в то время тяжело было не только оставшимся без зарплаты шахтерам или университетским профессорам, вынужденным торговать на рынке, чтобы заработать себе на хлеб. Непросто приходилось и руководителям многих отраслевых министерств, расформированных после перехода к рынку, и директорам шахт, год за годом лишавшихся бюджетных субсидий (за 1993–2000 гг. их объем сократился с 1,05 до 0,12% ВВП, по данным Всемирного банка), и бывшим работникам советской торговли – привилегированного социального слоя, перераспределявшего дефицит и утратившего особый статус после перехода к рынку.

Реформаторы 1990-х умели говорить твердое «нет» влиятельным группам интересов. Это качество оказалось бы нелишним для современных российских экспертов.

Авторы — эксперты QBF